Лицо модернизма

Что такое модернизм? Право на подобный вопрос имеет отнюдь не только некто, от литературных материй далёких: «сверять карты с местностью» время от времени обязан любой исследователь. С 18 по 20 июня на филологическом факультете МГУ проходила Вторая всероссийская научная конференция «Лики ХХ века», посвященная памяти профессора Леонида Григорьевича Андреева (1922-2001), замечательного ученого и педагога, многолетнего руководителя кафедры истории зарубежной литературы (16 июня 2009 г. Леониду Григорьевичу исполнилось бы восемьдесят семь лет). В центре внимания участников конференции, организованной кафедрой истории зарубежной литературы при поддержке Франко-Российского центра гуманитарных и общественных наук, была проблема научного и педагогического осмысления явления модернизма в литературе.

Многим памятны времена, когда слово «модернизм» у нас в стране носило характер ярлыка, вешавшегося на всё идеологически запретное или подозрительное, не подлежащее изучению или популяризации, именно тогда студенты и аспиранты – и далеко не только филологи-зарубежники – ходили на лекции профессора Л. Г. Андреева, чтобы узнать что же все-таки происходило и происходит в западной литературе ХХ века: «протаскивать идеологически чуждое» на своих занятиях профессор – сам современник многих великих модернистов – умел виртуозно. Сейчас времена иные, однако глубина освоения наследия модернизма в России – да и за ее пределами – по-прежнему кажется недостаточной. Рабочее название конференции – «Модернизм: метод или иллюзия?» – напоминало о том, что распространенный способ описания явления модернизма в литературе и шире – в культуре – предполагает опору на теоретические построения непосредственных участников литературного процесса, на разработанные ими «громкие» стратегии, подразумевающие, что художник сам внятно очертил поле своего творческого поиска, определив степень «авангардности» своего письма, не просто указав на нечто броское, отделяющее его стиль от стиля предшественников, но тем самым сформулировав самую суть «модерности», адекватного ответа на вызовы эпохи. Исследователи литературы как бы идут по стопам ее «делателей», проявляя иногда подозрительную доверчивость. Нередко в прикладном (педагогическом) смысле понимание модернизма в литературе сводится к некоей сумме приемов, обозначенных стратегий (модернистский «монтаж», «поток сознания», «объективный коррелят», «объективизм», «слова на свободе», «автоматическое письмо», «симультанность» и др.).

Участникам конференции предлагалось подвергнуть такой подход (даже если он для них по-прежнему значим) критической оценке, удостовериться, не скомпрометированы ли эти привычные формулы, не носят ли они иногда чисто «орнаментальный» характер, стоит ли за ними непосредственная творческая и словесная реальность, обладает (может ли обладать) модернизм как явление иным словарем, иной системой координат, отличными от устоявшихся в литературной науке, наконец, не пребывают ли исследователи модернизма (сознательно или бессознательно) в плену у творческой / теоретической иллюзии его создателей, — иными словами, в состоянии ли мы описать модернистские методы, не пребывая в плену у иллюзии, создаваемой его творцами? Здесь уместно вспомнить строки «Я вам открою секрет модернизма: / Прежде всего – пустота», принадлежащие поэту Владимиру Захарову (он же – академик РАН, физик-теоретик и математик В. Е. Захаров.); не отклонять подобный «вызов» для филолога – дело чести.

На вопрос о реальном содержании понятия в ходе конференции были получены самые разные ответы, но особенно заметна была убежденность большинства участников в необходимости расширить контуры «континента модернизма» — не с тем, чтобы растворить его среди соприродных явлений, но, скорее, перестать закрывать глаза на эту соприродность: к примеру, писатели, назвавшие себя модернистами, открываются исследователю в большей степени не в попытке отделить их от символистов, а при стремлении обнаружить общую основу их творчества (это продемонстрировали в своих докладах А.И.Жеребин (РГПУ, Санкт-Петербург), анализировавший литературный манифест австрийского критика и писателя Г. Бара, Д. В. Токарев (Пушкинский дом, Санкт-Петербург), сблизивший Б. Поплавского и А.Рембо, М. А. Ариас-Вихиль (ИМЛИ РАН), увидевшая в М.Метерлинке творца социальной утопии), Т. В. Балашова (ИМЛИ РАН), описавшая (в основном на материале французской поэзии рубежа XIX-XX веков) особое художественное пространство, где модернистские стратегии сочетались с традициями натурализма. Н. А. Соловьёва (МГУ) и Н. Т. Пахсарьян (МГУ) настаивали на связи модернистской прозы с теми литературными традициями, от которых она вроде бы отказывалась – с готической прозой и романом XVIII века.

Расширение рубежей понятия «модернизм» — процесс небезболезненный, что следовало из сообщения О.М.Ушаковой (ТюмГУ, Тюмень), которая сделала попытку уточнить значение этого термина в современной отечественной критической мысли и пришла к парадоксальному выводу, что в педагогической практике модернизм понимается как нечто исторически случайное (чего могло и не быть) и нередко утилитарно рассматривается как практическая необходимость («полезное понятие»). И.В.Кабанова (СГУ, Саратов) представила в своем докладе ход эволюции представлений о модернизме в англоязычной критике: от понимания модернизма как свободного владения культурной традицией в пору формирования модернистского канона западноевропейской литературой (30-е – 50-е годы прошлого века) до компрометации модернизма как осмысленного понятия в 80-е – 90-е, до желания видеть в термине лишь «пустоту», нечто политически и исторически ангажированное. В современных англоязычных теоретических трудах, заметила И. В. Кабанова, модернизм не существует как этическая и эстетическая целостность: речь, как правило, идет о возможности соотнести тот или иной тип литературного сознания, ту или иную литературную практику (включая и все национальные варианты) с модернизацией, модерностью, понимаемыми как социально-культурные, историко-политические категории. В целом же И. В. Кабанова напомнила, что модернизм был и остается англоамериканским культурным проектом, с некоторым естественным «смещением ценностей» в свою сторону.

Для того, чтобы понятие «модернизм» приобрело новое наполнение, по мнению В. М. Толмачёва (МГУ), следовало бы понимать эру модернизма (хронологически распространенную на 1860-е – 1960-е годы, с безусловным включением в орбиту модернизма времени декаданса) как знающую несколько кульминаций единую волну культуры, наследующую в широком смысле Реформации (через романтизм, делающий творчество религиозным). В этом смысле модернизм, согласно В. М. Толмачёву, может быть понят как последний взлет христианской культуры перед наступлением эпохи, к христианству равнодушной, взлет, сопровождаемый прежде всего верой в новое личное слово как магический жест, вырывающий человечество из оков всего косного, «ставшего» (О.Шпенглер). Представление о Боге неведомом, о сакральности кощунства, о неизбывном одиночестве художника, «неантропности» творчества, неискоренимая серьезность представлений о нем, подразумеваемый прогресс культуры, желание реформировать буржуазное понимание культуры XIX веком – по В. М. Толмачёву, родовые черты модернизма, без опознания которых едва ли возможно построить новую «теорию» модернизма, до завершения которой, с точки зрения В. М. Толмачёва, ещё далеко.

Поиск личного, обновленного слова как единственно мыслимый способ творческого существования художника-модерниста был в центре докладов А. Н. Таганова (ИвГУ, Иваново) и В. Г. Зусмана (НГЛУ, Нижний Новгород). В выступлении А. Н. Таганова рассказывалось о стремлении М. Пруста преодолеть традиционные миметические границы словесности, создать слово, равноценное «фрагменту бытия», наполнить традиционные языковые формы авторским субъективным опытом). В. Г. Зусман показал, как в слове Ф. Кафки происходит «отслоение имени от сущности», создается «поэтика мнимых величин» (в духе о. П.Флоренского).

Разумеется, далеко не все участники конференции высказались в пользу обновления современной отечественной теории модернизма: более консервативной в своих выступлениях была «русская секция» – О. А. Клинг (МГУ) и М. М. Голубков (МГУ) говорили о модернизме как об особом качестве литературного сознания, вполне отделимом от символистского; Ю. Н. Гирин (ИМЛИ РАН) четко отграничил авангардную эстетику от модернистской. Т.Н.Красавченко (ИНИОН РАН) и М. И. Свердлов (ИНИОН РАН) описали вариант сосуществования, но никак не слияния с модернистской поэтикой (на материале британской поэзии первой половины ХХ века).

Кафедра история зарубежной литературы филологического факультета МГУ надеется на продолжении обсуждения затронутых проблем на будущей – Третьей – Андреевской конференции. Лицо модернизма – даже если кажется кому-то слишком знакомым, даже если для кого-то оно выглядит неким фантомом – может меняться до неузнаваемости, возможно, главная исследовательская задача – объяснить характер подобных метаморфоз.

А. Ю. Зиновьева

Программа конференции